ЗОВ

Я подошел к городу под вечер, когда солнце уже ушло за горизонт и

медлительные туши черных облаков заполнили прохладное лиловое небо.

Ворота со скрежетом распахнулись, и я с головой окунулся в

клубящийся розовый туман. Ошеломленный, я хотел шагнуть назад - и не

смог. Розовый туман мягко, но настойчиво подталкивал меня вперед. Я

повиновался и брел сквозь розовую пелену, размышляя о том, что ждет

меня в этом городе, затерявшемся в огромной пустынной степи.

Откуда я узнал о его существовании? Память отказывалась давать ответ

на этот вопрос. Последнее, что я хорошо помнил до катастрофы - это

искаженное ужасом лицо Доны и с огромной скоростью несущееся на нас

серое полотно степи. Затем последовал страшный удар, пронзительный

скрежет, разрывающий барабанные перепонки грохот, взрывы, все

замелькало перед глазами: беспомощно распластавшееся тело Доны, такое

хрупкое и беззащитное, бешеный хоровод кресел и приборов, холодной

ядовитой иглой ворвавшийся в сознание крик, медленное, как в

кошмарном сне, падение массивной батареи генератора, обрушившегося

на незащищенную голову Доны, клубы черного дыма, поглотившего

последний протяжный стон, еще один, самый сильный взрыв - и тишина,

небытие, долгое, бесконечное погружение в кровавую бездну,

переполненную болью и отчаянием, внезапная легкость и полное

отсутствие мыслей, еле слышный плеск изумрудных волн, колышущих мое

растворившееся в вечности тело, резкий порыв прохладного ветра - и я

открыл глаза. Ослепительно голубое небо над головой и звенящая

тишина - так встретил меня этот молчаливый мир. Сколько я лежал

здесь, в серой степи, вырванный из потока времени - минуты, дни или

годы? Этого я не знаю и сейчас. Я встал и с удивлением понял, что не

чувствую боли. Я был цел и невредим - лишь одежда была прожжена в

нескольких местах. Бездонное голубое небо, маленькая фигурка у края

черной воронки, образовавшейся на месте взрыва, степь,

распростершаяся под полуденным солнцем.

Несколько дней я бродил среди искореженных взрывом обломков. Я не

нашел ни одного целого прибора, вообще ни одной целой вещи. На

третий день я обнаружил все, что осталось от Доны: окровавленную

кисть правой руки с торчащими кусками мяса и сухожилий и страшно

белеющими костями, покрытыми бурыми пятнами засохшей крови. Я предал

земле останки Доны и стал размышлять, что делать дальше. И тут я

поймал себя на мысли о том, что непрерывно думаю о каком-то городе,

расположенном посреди этой степи. Я вспомнил, что думал о нем и

раньше, сразу как только очнулся после катастрофы - но тогда я

просто загонял эту мысль в подсознание, не верил в ее существование,

так как она была просто невозможной. Откуда я мог знать что-то об

этом городе? О нем не мог знать никто в целом мире!

Но мысль о городе не покидала меня. Я представлял его: высокие белые

стены, убегающие в степь по обе стороны от массивных черных ворот,

открывающихся при моем приближении.

Так оно и оказалось на самом деле. Высокие белые стены и черные

ворота. Я шел к этому городу двадцать семь дней, шел, не имея

никаких ориентиров, и все-таки добрался до него. К входным воротам

не вело никакой дороги, не было никаких, даже еле заметных признаков

того, что кто-либо до меня подходил к ним. Просто невысокая серая

трава словно натыкалась на преграду и из нее к небу вырастали белые

стены.

...Погруженный в воспоминания я не заметил, что уже не бреду в

розовом тумане, а стою на месте, а туман передо мной постепенно

редеет и сквозь него начинают проступать очертания чего-то

знакомого... Знакомого до боли... Я вглядывался в смутные контуры и

не мог поверить своим глазам, потому что... Просто потому, что

передо мной стоял домик, в котором мы с Доной провели свой далекий

медовый месяц. Из-за розового тумана доносился шум небольшой быстрой

речки. Она протекала под самыми окнами, и мы с Доной часто купались

в ней по утрам. Прозрачные брызги и звенящий сквозь них смех Доны...

Несколько секунд я молча рассматривал этот мираж, пока не заметил,

что из распахнутого окна кто-то невидимый, скрывающийся за

занавеской, призывно машет мне рукой. Я оглянулся назад: розовый

туман за моей спиной сгустился настолько, что превратился в

непробиваемую стену - пути назад не было. Я стоял и ждал, что будет

дальше. И занавеска отодвинулась, и я увидел Дону, машущую мне

рукой, улыбающуюся радостной улыбкой. И еще я заметил, что ее правая

кисть, которой она опиралась на подоконник, скрыта под черной

перчаткой. Дона звала меня...

г. Калинин, 27 декабря 1971 г.