ЗОВ
Я подошел к городу под вечер, когда солнце уже ушло за горизонт и
медлительные туши черных облаков заполнили прохладное лиловое небо.
Ворота со скрежетом распахнулись, и я с головой окунулся в
клубящийся розовый туман. Ошеломленный, я хотел шагнуть назад - и не
смог. Розовый туман мягко, но настойчиво подталкивал меня вперед. Я
повиновался и брел сквозь розовую пелену, размышляя о том, что ждет
меня в этом городе, затерявшемся в огромной пустынной степи.
Откуда я узнал о его существовании? Память отказывалась давать ответ
на этот вопрос. Последнее, что я хорошо помнил до катастрофы - это
искаженное ужасом лицо Доны и с огромной скоростью несущееся на нас
серое полотно степи. Затем последовал страшный удар, пронзительный
скрежет, разрывающий барабанные перепонки грохот, взрывы, все
замелькало перед глазами: беспомощно распластавшееся тело Доны, такое
хрупкое и беззащитное, бешеный хоровод кресел и приборов, холодной
ядовитой иглой ворвавшийся в сознание крик, медленное, как в
кошмарном сне, падение массивной батареи генератора, обрушившегося
на незащищенную голову Доны, клубы черного дыма, поглотившего
последний протяжный стон, еще один, самый сильный взрыв - и тишина,
небытие, долгое, бесконечное погружение в кровавую бездну,
переполненную болью и отчаянием, внезапная легкость и полное
отсутствие мыслей, еле слышный плеск изумрудных волн, колышущих мое
растворившееся в вечности тело, резкий порыв прохладного ветра - и я
открыл глаза. Ослепительно голубое небо над головой и звенящая
тишина - так встретил меня этот молчаливый мир. Сколько я лежал
здесь, в серой степи, вырванный из потока времени - минуты, дни или
годы? Этого я не знаю и сейчас. Я встал и с удивлением понял, что не
чувствую боли. Я был цел и невредим - лишь одежда была прожжена в
нескольких местах. Бездонное голубое небо, маленькая фигурка у края
черной воронки, образовавшейся на месте взрыва, степь,
распростершаяся под полуденным солнцем.
Несколько дней я бродил среди искореженных взрывом обломков. Я не
нашел ни одного целого прибора, вообще ни одной целой вещи. На
третий день я обнаружил все, что осталось от Доны: окровавленную
кисть правой руки с торчащими кусками мяса и сухожилий и страшно
белеющими костями, покрытыми бурыми пятнами засохшей крови. Я предал
земле останки Доны и стал размышлять, что делать дальше. И тут я
поймал себя на мысли о том, что непрерывно думаю о каком-то городе,
расположенном посреди этой степи. Я вспомнил, что думал о нем и
раньше, сразу как только очнулся после катастрофы - но тогда я
просто загонял эту мысль в подсознание, не верил в ее существование,
так как она была просто невозможной. Откуда я мог знать что-то об
этом городе? О нем не мог знать никто в целом мире!
Но мысль о городе не покидала меня. Я представлял его: высокие белые
стены, убегающие в степь по обе стороны от массивных черных ворот,
открывающихся при моем приближении.
Так оно и оказалось на самом деле. Высокие белые стены и черные
ворота. Я шел к этому городу двадцать семь дней, шел, не имея
никаких ориентиров, и все-таки добрался до него. К входным воротам
не вело никакой дороги, не было никаких, даже еле заметных признаков
того, что кто-либо до меня подходил к ним. Просто невысокая серая
трава словно натыкалась на преграду и из нее к небу вырастали белые
стены.
...Погруженный в воспоминания я не заметил, что уже не бреду в
розовом тумане, а стою на месте, а туман передо мной постепенно
редеет и сквозь него начинают проступать очертания чего-то
знакомого... Знакомого до боли... Я вглядывался в смутные контуры и
не мог поверить своим глазам, потому что... Просто потому, что
передо мной стоял домик, в котором мы с Доной провели свой далекий
медовый месяц. Из-за розового тумана доносился шум небольшой быстрой
речки. Она протекала под самыми окнами, и мы с Доной часто купались
в ней по утрам. Прозрачные брызги и звенящий сквозь них смех Доны...
Несколько секунд я молча рассматривал этот мираж, пока не заметил,
что из распахнутого окна кто-то невидимый, скрывающийся за
занавеской, призывно машет мне рукой. Я оглянулся назад: розовый
туман за моей спиной сгустился настолько, что превратился в
непробиваемую стену - пути назад не было. Я стоял и ждал, что будет
дальше. И занавеска отодвинулась, и я увидел Дону, машущую мне
рукой, улыбающуюся радостной улыбкой. И еще я заметил, что ее правая
кисть, которой она опиралась на подоконник, скрыта под черной
перчаткой. Дона звала меня...
г. Калинин, 27 декабря 1971 г.